АДАЧА ДУХОВНОЙ НАУКИ
Записи одной Берлинской лекции 1903 или 1904 гг.
Есть прекрасные слова Гегеля: глубочайшая идея связана с образом Христа, исторически явленным. И величие христианской религии в том, что она существует для любой ступени культуры. Ее может постигать самое наивное сознание, и одновременно она является основанием глубочайшей мудрости.
Что христианская религия постижима любой ступенью сознания, этому учит уже история ее развития. Что она располагает к проникновению в глубочайшие учения мудрости человечества, - показать это должно быть задачей теософского духовного течения или духовной науки вообще, если она разумеет эту свою задачу. Теософия - это не религия, а орудие для постижения религий. Она относится к религиозным памятникам так же, как примерно, математика - к памятникам, которые были созданы как математические учебники. Математику можно постигнуть, исходя из собственных духовных сил, законы пространства можно понять, не оглядываясь на те древние книги. Но, поняв их, усвоив геометрические знания, будут тем более ценить древнюю книгу, которая впервые представила эти законы перед человеческим духом. Так же и с теософией. Ее источники не в памятниках, они не основаны на предании. Ее источники -в реальных духовных мирах; там их можно найти и постигнуть, развив свои собственные духовные силы, подобно тому, как, развивая силы своей интеллектуальности, овладевают математикой. Наш интеллект, который служит нам для овладения законами мира внешних чувств, несом неким органом, мозгом. Для овладения законами духовных миров мы равно нуждаемся в соответствующих органах. Каким образом развились наши физические органы?
Благодаря тому, что над ними работали внешние силы - силы Солнца, силы звука. Так возник глаз, так возникло ухо - из нейтральных, неопределенных органов, которые первоначально не допускали проникновения воздействия чувственного мира и открывались постепенно. Подобным образом откроются и наши духовные органы, если над ними будут работать надлежащие силы.
Что же это за силы, которые обрушиваются на наши, ныне еще неопределенные, духовные органы? На астральное тело нынешнего человека в течение дня напирают такие силы, которые противодействуют его развитию, которые умерщвляют даже те органы, которые были у него раньше, когда у него еще не раскрылось ясное дневное сознание. Раньше человек воспринимал астральные впечатления непосредственно. Окружающий мир говорил ему образами, формами, в которых выражался астральный мир. Живые, внутренне расчлененные образы, краски свободно парили вокруг в пространстве как выражения удовольствия и неудовольствия, симпатии и антипатии. Затем эти краски словно бы легли на поверхность вещей, предметы приобрели прочные очертания. Это было тогда, когда физическое тело человека становилось все более плотным и расчлененным. Когда глаза его полностью открылись физическому свету, когда перед духовным миром простерся покров Майи, тогда астральное тело человека стало получать впечатления от окружающего мира посредством физического и эфирного тела, затем оно само передавало их Я, откуда они вступали в сознание человека. Таким образом, оно постоянно было занято, постоянно находилось в деятельности. Но то, что работало в нем так, не было мягкими пластическими силами, отвечающими характеру его собственного существа. То были силы, которые истощали, умерщвляли его для того, чтобы пробудить сознание Я. Лишь ночью, когда оно погружалось в сродный ему ритмически-духовный мир, оно снова получало подкрепление и могло также снова доставлять силы физическому и эфирному телу. Из столкновения впечатлений, из умерщвления бессознательно действовавших ранее в человеке астральных органов явилась жизнь отдельного Я, сознание Я. Из жизни - смерть, из смерти - жизнь. Кольцо змеи сомкнулось. Ныне из этого ставшего бодрствующим сознания Я надлежит придти силам, которые снова разожгут жизнь в омертвевших остатках ранних астральных органов, пластически разовьют их.
К этой цели движется человечество, туда ведут его учителя, его руководители, великие посвященные, символом которых также является змея. Это воспитание для свободы, поэтому оно медленное и трудное. Великие посвященные могли бы, так сказать, облегчить себе и людям задачу, если бы ночью, когда астральное тело свободно, они обрабатывали его таким образом, чтобы запечатлеть в нем астральные органы, действуя на ...
К этой цели движется человечество, туда ведут его учителя, его руководители, великие посвященные, символом которых также является змея. Это воспитание для свободы, поэтому оно медленное и трудное. Великие посвященные могли бы, так сказать, облегчить себе и людям задачу, если бы ночью, когда астральное тело свободно, они обрабатывали его таким образом, чтобы запечатлеть в нем астральные органы, действуя на него извне. Но тогда бы это было воздействием на человека в сновидческом состоянии, посягательством на сферу его свободы. Воля, высший принцип человека, никогда бы не развилась. Человек последовательно проводится по ступеням. Была дана инициация в мудрости, инициация в чувстве, инициация в воле. Подлинное христианство есть объединение всех ступеней посвящения. Инициация древности была предвестием, подготовкой. Медленно и постепенно освобождался новый человек от своего посвятителя, своего гуру. Первоначально посвящение происходило в сознании полного транса, но вооруженном средствами запечатлеть в физическом теле воспоминания о том, что происходило за пределами физического тела. Отсюда - необходимость высвобождать вместе с астральным телом также и эфирное, носитель памяти. Оба они погружались в море мудрости, в Махадеву, в свет Озириса. В глубочайшей тайне, в полном уединении проходило это посвящение. Ни одно дуновение внешнего мира не могло проникнуть туда. Человек как бы умирал для внешней жизни, нежные зачатки выхаживались в стороне от ослепляющего дневного света.
Затем из мрака мистерий посвящение вступило в ярчайший свет дня. В великой, могучей личности, носителе высшего принципа единения. Слова, которое выражает сокровенного Отца, которое есть обнаружение Его, которое, приняв человеческий облик, стало от этого Сыном Человеческим и могло быть представителем всего человечества, соединительной связью всех Я, - во Христе, Жизнедухе, Соединяющем от Вечности, свершилось исторически - и одновременно символически -посвящение всего человечества на ступени чувства, души. Событие это было такой силы, что могло впоследствии в каждом, кто следовал Ему в жизни, оказывать действие вплоть до физического тела, вплоть до появления ран, вплоть до пронизывающих болей. И тогда были пробуждены все глубины чувства. Возникла такая интенсивность ощущения, какой никогда столь могучими волнами в ином случае не омывало мир. В инициации божественной Любви на Кресте состоялось жертвоприношение Я во имя Всех. Физическое выражение Я, кровь, истекала в любви во имя человечества и действовала так, что тысячи стремились к этому посвящению, к этой смерти и позволяли своей крови струиться в любви, в энтузиазме во имя человечества. Сколь много крови струилось так, - это никогда не было достаточно подчеркнуто, и больше уже не доходит до сознания людей, также и в теософских кругах. Но волны воодушевления, которые нистекали и подымались в этой текущей крови, исполнили свою задачу. Они сделались могучими подателями импульсов. Они сделали людей зрелыми для инициации воли.
И в этом - завет Христа.
GA 147 (2) Тайны порога
Ибо для того, чтобы установить правильное отношение к переходу из одного мира в другой, необходимо уметь правильно относиться к этим двум видам существ к люциферическим и ариманическим. Удобнее всего было бы сказать и это удобное средство избирают себе, по крайней мере теоретически, многие души: «Да, Ариман, очевидно, опасен, и если он оказывает влияние на мир и на человеческие поступки, то проще всего будет искоренить из человеческой души импульсы, исходящие от Аримана». Это кажется удобнее всего, но по отношению к духовному миру это так же разумно, как если бы кто-нибудь захотел установить равновесие на весах тем, что для установления равновесия снял бы груз с той чашки, которая опустилась. Эти существа, которые мы обозначаем как ариманические и люциферические, имеются в мире, у них есть задача в мировом порядке и их нельзя искоренить. И дело вовсе не в покорении, а в том, что подобно грузам на двух чашках весов, ариманические и люциферические силы, при своем воздействии на человека и на другие существа, должны находиться в равновесии. Правильное воздействие известного рода сил или существ вызывается не тем, что его уничтожают, а тем, что становятся к нам в правильное отношение. И будет неправильным пониманием этих люциферических и ариманических существ, если просто сказать: «Это вредные, злые существа». То, что эти существа известным образом восстают против обычного мирового порядка, который был уже предначертан прежде, чем они вошли в этот мировой порядок, происходит не от того, что эти существа должны во что бы то ни стало проявлять вредную деятельность, но от того, что эти существа, как и другие, которые мы познаем, как правомерные существа в высших мирах, что они имеют определенную область действия в целом мирового порядка, И возмущение и противодействие против мирового порядка заключается в том, что они преступают эту область; что силы, которые они должны были бы проявлять в правомерной области, они проявляют и вне этой области. Рассмотрим с этой точки зрения Аримана или ариманических существ.
Можно прекрасно охарактеризовать Аримана, если сказать: Ариман является в самом мирском смысле господином смерти, владыкой всех сил, которые должны вызывать в физически-чувственном мире то, что необходимо должно быть в этом физически-чувственном мире, как смерть, как уничтожение существ. Смерть в чувственном мире принадлежит к необходимыми явлениями, ибо существа заполнили бы чувственный мир, если бы в чувственном мире не существовало бы уничтожения и смерти. Закономерным и соответственным образом управлять смертью из духовного мира эта задача выпала на долю Аримана. Он господин регулирования смерти. Царство, принадлежащее ему во всеобъемлющем смысле слова это минеральное царство. Минеральный мир всегда смерть. Смерть, так сказать, разлита по всему минеральному миру. Но наш земной мир таков, что минеральная закономерность разлита также и во всех других царствах природы.
Растения, животные, люди, поскольку они принадлежат царствам природы, все они проникнуты минеральным, принимают в себя минеральные вещества, а вместе с тем и минеральные силы и закономерности и подлежат законам этого минерального царства, поскольку это последнее принадлежит к сущности Земли. Таким образом и то, что относится к правомерной смерти, также простирается в эти высшие царства правомерного господства Аримана. В том, что окружает нас, как внешняя природа, Ариман является правомерным господином смерти и поскольку он им является, его следует признать не злой, а вполне обоснованной в мировом порядке силой. Только в том случае будет у нас правильное отношение к чувственному миру, если мы проявим соответственный интерес к этому чувственному миру, если этот интерес к чувственному миру будет таким, что мы будем видеть как возникают вещи этого чувственного мира и не будем жаждать их настолько, чтобы требовать вечного бытия для чувственных форм, но будем в состоянии обойтись без них, когда для них наступит естественная смерть. Уметь соответственным образом радоваться вещам чувственного мира, но не быть к ним настолько привязанным, чтобы это противоречило законам уничтожения и смерти это есть правильное отношение человека к чувственному миру. И для того, чтобы все это могло быть так, для того, чтобы у человека было правильное отношение к чувственному миру, к рождению и смерти, для этого он (чувственный мир) пронизан ариманическими силами, для этого в нем живут ариманические импульсы.
Но Ариман может переступить свою область, он может прежде всего так переступить ее, что он подкрадывается к человеческому мышлению. Человек, не видящий духовного мира и не понимающий его, не поверит, что Ариман совершенно реальным образом подкрадывается к человеческому мышлению. Подкрадывается! Поскольку это человеческое мышление живет в чувственном мире, оно связно с мозгом, который подвластен уничтожению в силу всеобщего мирового порядка. И Ариман должен регулировать этот ход человеческого мозга, следуя закону уничтожения. Когда же он преступает свою область у него является тенденция, намерение отделить мышление от его смертного инструмента мозга, сделать его самостоятельным, оторвать физическое мышление, мышление, направленное на чувственный физический мир, от физического мозга, в чей поток уничтожения это мышление должно бы излиться, когда человек проходит через врата смерти. Ариман, когда он впускает человека, как физическое существо, в поток смерти имеет тенденцию отделить мышление от этого потока смерти, уничтожения. И он делает это в течение всей человеческой жизни, он впивается в это мышление своими когтями и воздействует на человека таким образом, что мышление стремится избегнуть уничтожения. Вследствие того, что Ариман проявляет таким образом свое воздействие в человеческом мышлении, связанные же с чувственным миром люди, конечно, ощущают лишь действие духовных существ, то они, которых Ариман держит таким образом в руках, чувствуют стремление вырвать мышление из его включенности в великий миропорядок. И это создает материалистическое настроение; вследствие этого люди применяют мышление лишь к чувственному миру. Наиболее одержимы Ариманом те люди, которые не хотят верить в духовный мир, ибо это Ариман соблазняет их мышление оставаться в чувственном мире.
Для душевного настроения человека это имеет лишь то следствие, что если человек не сделался практическим оккультистом, он сделается грубым материалистом и не захочет ничего знать о духовном мире. На это его просто соблазняет Ариман, которого он только не замечает. Для Аримана же дело обстоит так, что если ему удается вырвать это мышление из его основ, связанных с мозгом в качестве физического мышления, то Ариман этим мышлением порождает в физическом мире тени и схемы, и они пронизывают тогда физический мир. Ими Ариман все время хочет основать свое особое ариманическое царство.
Когда человеческое мышление хочет войти в течение, в которое входит человек, проходя врата смерти, Ариман всегда стоит на страже, чтобы насколько это возможно, вырвать и удержать это мышление и населить физический мир тенями и схемами, образованными из физического мышления, оторванного от своей родной почвы. Рассматриваемые оккультно, эти тела и схемы носятся в физическом мире, нарушая миропорядок; это продукты, которые создает Ариман так, как это было выше описано. Мои дорогие друзья, у нас имеется верное настроение по отношению к Ариману, если мы ценим его таким образом, что будем иметь правильное отношение к чувственному миру, когда он пошлет в нашу душу свои закономерные импульсы. Но мы должны быть на страже, чтобы он не соблазнил нас так, как это было указано. Удобнее, конечно, средство, избираемое теми людьми, которые говорят: «Вырвем тогда все ариманические импульсы из нашей души!»
Но этим люди ничего не вырывают, а только заставляют опуститься другую чашку весов. И тот, кому, действительно, удалось бы путем ложных теорий искоренить из души ариманические импульсы, тот бы подпал люциферическим импульсам.
Это сказывается в особенности тогда, когда люди из известной боязни правильного отношения к ариманическим силам презирают чувственный мир, искореняют в себе радость и правильное отношение к чувственному миру, и, чтобы не быть привязанными к чувственному миру, убивают в себе всякий интерес к чувственному миру. Тогда рождается ложный аскетизм, и этот ложный аскетизм дает сильнейший повод к действию, опять-таки, неверных люциферических импульсов. И даже можно было бы написать историю аскетизма, представив его, как беспрерывный соблазн со стороны Люцифера. Предаваясь ложному аскетизму, человек подпадает соблазнам со стороны Люцифера, ибо он, вместо того, чтобы привести весы в равновесие, вместо того, чтобы отнестись к этим силам, как к полярным, совершенно искореняет одну сторону. Итак, Ариман может быть вполне оправдан при правильной оценке человеком физически-чувственного мира. Минеральное царство есть, так сказать, царство, искони принадлежащее Ариману, царство, на которое непрестанно проливается смерть. В высших царствах Ариман является управителем смерти, поскольку он закономерно действует в ходе событий и существ. То, что мы, как сверхчувственное, можем проследить более во внешнем мире, мы с известным основанием обозначаем, как духовное, то же, что действует в человеке более душевно, что действует в человеке более внутренне, мы обозначаем как душевное. Ариман есть более духовное, Люцифер же более душевное существо. Ариман есть, так сказать, господин того, что протекает во внешней природе; Люцифер проникает своими импульсами во внутреннее человека.
Но опять-таки существует правомерная, совершенно отвечающая смыслу всеобщего миропорядка, задача Люцифера. Это задача Люцифера заключается в том, чтобы в известном отношении вырвать человека и вообще все душевное в мире из жизни для нее самой и из растворения в чувственно-физическом. Представьте себе, что если бы в мире совершенно не существовало люциферической силы, то человек предавался бы мечтаниям о том, что вливается в него, как восприятие, из внешнего мира, о том, что приходит из внешнего мира через рассудок. Это было бы некоторого рода дремотой человеческого и душевного бытия в этом чувственном мире. Есть импульсы, которые, правда, не хотят оторвать эти души от чувственного мира поскольку они временно связаны с этим чувственным миром; но которые хотят поднять души так, чтобы эти души могли переживать и чувствовать и радоваться иначе, чем это может им доставить только этот чувственный мир. Нам достаточно только подумать о том, чего искало человечество в художественном развитии. Всюду, где человек создает что-нибудь в своей жизни представления чувств и души, что не грубо связано с чувственным миром, но поднимается над ним, там Люцифер является той силой, которая отрывает его от чувственного мира. Большая часть того, что живет в художественном развитии человечества, как возникающее, освобождающее, есть дар Люцифера. Еще нечто другое можем мы обозначить как дар Люцифера. Благодаря тому, что существуют люциферические силы, человек имеет возможность не оставаться привязанным своим мышлением к простому, как бы портретному отображению физически-чувственного мира; он может в свободном мышлении подняться над этим последним. Это делает он, например, в философствовании. С этой точки зрения всякое философствование есть дар Люцифера. И можно было бы написать историю философского развития человечества поскольку оно не является чистым позитивизмом, т.е. не придерживается внешне-материального, и можно было бы сказать: история развития философии есть непрерывное доказательство вдохновений Люцифера; ибо всякое поднимающееся над чувственным миром творчество обязано своим бытием правомерным силам деятельности Люцифера.
Но опять-таки Люцифер может преступить свою область, и на том, что эти существа преступают свою область, всегда бывает основано возмущение против миропорядка. Он преступает ее и у него всегда тенденция преступить ее, заражая душевно-чувствуемое. В то время, как Ариман имеет больше дела с мышлением, Люцифер имеет больше дела с чувствованием, с жизнью эффектов, страстей, влечений и вожделений. Все душевно-чувствуемое в физическом мире, есть то, господином чего является Люцифер. И у него есть тенденция высвободить, выделить это душевно-чувствуемое из физически-чувственного мира, одухотворить его, и на особом можно было бы сказать изолированном острове устроить люциферическое царство, из всего того, что он может уловить, захватить из душевно-чувствуемого в чувственном мире. В то время, как Ариман стремится задержать мышление в физически-чувственном мире и внедряет его в чувственный мир, так что элементарному ясновидению оно является в виде мелькающих то там, то здесь теней и схем, Люцифер делает другое: он берет душевно-чувствуемое в физически-чувственном мире, вырывает его оттуда и помещает его в особое люциферическое царство, которое в противоположность общему миропорядку, он устраивает, как изолированное царство, подобное его собственной природе.
О том, как Люцифер подходит к человеку, в особенности можно составить себе представление, если обратить душевный взор на одно явление в человеческой жизни, о котором мы еще также будем подробнее говорить, на то явление в человеческой жизни, которое обозначают как любовь в самом широком смысле, и которое, в сущности, является основой нравственной (в подлинном смысле этого слова) жизни в человеческом миропорядке. Об этой любви в самом, широком смысле надо сказать следующее: когда эта любовь проявляется в физически-чувственном мире и действует в человеческой жизни, то эта любовь абсолютно ограждена от всякого неправомерного люциферического воздействия, если проявляется так, что человек любит какое-нибудь существо ради этого существа. Неправда ли, когда мы в физически-чувственном мире встречаем какое-нибудь существо, другого человека или существо из других царств природы, то оно является пред нами с определенными качествами. Если у нас есть для них восприимчивость и впечатлительность, то эти качества вызывают в нас любовь, тогда мы непременно полюбим эти существа. Самое существо побуждает нас любить его. Такая любовь, где причина любви лежит не в любящем существе, есть тот вид, та форма любви в чувственном мире, которая абсолютно свободна от всякого люциферического влияния. Но если вы будете рассматривать человеческую жизнь, то вы увидите вскоре, что в этой человеческой жизни существует и другой вид любви, та любовь, когда человек любит, потому что он сам обладает известными качествами, которые чувствуют себя восхищенными, удовлетворенными и обрадованными оттого, что можно любить то или иное существо. Тогда человек любит ради самого себя, любит от того, что он устроен так или иначе, и это его особое устройство испытывает удовлетворение от того, что человек любит другое существо. Видите, эта любовь, которую можно было бы назвать эгоистической любовью, тоже должна существовать. Она не должна отсутствовать в человечестве. Ибо все, что мы можем любить в духовном мире, духовные факты, все то, что через любовь может жить в нас, как тоска, как стремление ввысь в духовный мир, как желание постичь существа духовного мира, познать духовный мир, все это тоже, конечно, проистекает из чувственной любви к духовному миру; но эта любовь к духовному должна, не только: смеет, но должна необходимо происходить ради нас самих. Мы существа, имеющие корни в духовном мире. Это наш долг сделать себя возможно совершенными. Ради нас самих должны мы любить духовный мир, чтобы внести в наше собственное существо возможно больше сил из духовного мира. В духовной любви это личное, этот индивидуальный элемент, можно было бы сказать этот эгоистический элемент любви вполне уместен, ибо он отрывает человека от чувственного мира, ведет его ввысь в духовный мир, побуждает его выполнить необходимый долг и делаться все совершеннее и совершеннее.
