Отец мой помнит, что в конце 30-х годов, когда он единственный раз был в Жлобине, то там жило много какой-то отдаленной родни, и во втором доме жили какие-то приживалки, какие-то неизвестные люди. Второй дом чем-то напоминал ковчег.
Возможно, что в городе еще оставалась какая-то наша родня… Что было с нашим родом до прадеда неизвестно. Но известно, что у моего прадеда Ефима был брат Максим, у которого было шесть мальчиков и одна девочка. Когда родилась последняя девочка, то её на крестинах подвыпивший священник окрестил Терентием, хорошо зная что у Максима Селицкого рождаются только мальчики. Когда опомнились, было уже поздно. Так и осталась девочка Терентием. Свои, звали её всю жизнь, Теря. Хоть потом она и переписала свое имя на Татьяну. Бабушка Теря несколько раз приезжала к нам в Москву из Белоруссии. Еще из детей Максима мой отец виделся с его сыном Сергеем, который жил в Чечне, и работал там агрономом. Он тоже закончил как мои дед и бабушка, тимирязевскую сельхозакадемию, служил на флоте, плавал на кораблях, а потом осел на Кавказе. Отец с бабушкой Олей заезжали к нему в начале 60-х, на только что купленной «Победе». Он вспоминал о своем роде, но совсем ничего не говорил о нашей линии рода. Мы еще знаем, что у него был брат Михаил, который работал инженером-строителем на КВЖД. Он был зверски убил китайцами в начале 30-х годов. Как рассказали, ему отрезали голову и запихнули её в живот. Был у них еще младший брат Мартин, имя которого более правильно произносилось как Марцин. Кто из них остался в Жлобине после войны нам неизвестно.
***
Проблема рода по отцовской линии связана с проблемой дома. Почему-то так получалось, что все мужчины нашего рода не были сильно укоренены и привязаны к своему дому, или же жили на жилплощади своих жён. Мой дед Василий пол-жизни кочевал по стройкам, и в семье появлялся редко. Когда после войны он оказался в Астрахани, то там он жил в казенном особняке, который подобал его высокой должности директора.
Но от деда был подарок в 1954 году. Он уже тогда не состоял в браке с моей бабушкой и жил в Астрахани, но от министерства рыбной промышленности ему дали отдельную квартиру. Но квартира осталась за бабушкой и отцом. Они поселились на Верхней Красносельской улице в д. 16-а. Отец как раз тогда только вернулся из армии. Вскоре мой отец женился на моей маме, и через некоторое время, мы с братом стали тоже жильцами этого дома. Мама была домоседкой, она вила гнездо как и положено женщине. Отец же мой бесконечно разъезжал по командировкам и пропадал на пусковых объектах. С 1960 по 1966 годы, отец работал в КБ Бармина и был задействован в системе ракетостроения. С Красносельской мы уехали в трехкомнатную квартиру в Чертаново в 1972 году. У отца к этому времени уже были не лучшие отношения с мамой. Он полюбил другую женщину и разрывался между двумя домами. В доме он был как-то не очень заметен в то время. Вроде он был, но его как бы и не было. После смерти моей матери в 1981 году он уехал жить к своей будущей жене, где живёт по сей день на её жилплощади. Которых уже сменилось несколько.
Ситуация с моим братом была очень похожая. Как он сам рассказывал нам во время биографического анализа его жизни, для него с детства двор был дороже дома. Брат рос большим шкодником и все детство пропадал во дворе. Во время нашей жизни в Чертаново, он все время стремился улизнуть из дома. Классическим был его уход в 1978 году в общежитие геологического института, где жили тогда рабфаковцы. Все негодовали тогда, а он говорил, что ему в общаге будет веселей, и что там он лучше подготовится к институту. Вскоре он женился и уехал жить к своей жене. Правда оставался прописанным в Чертаново. Потом он жил в родительском доме своей второй жены, и потом еще в доме бабушки своей второй жены. В 1990 году он эмигрировал с женой в Израиль. Там он жил тоже в странном положении. Жена как еврейка полностью владела правами на квартиры в которых они жили, а мой брат как гой таких прав практически не имел. После развода в Израиле со своей второй женой в 2009 году, брат стал жить на съемных квартирах, потому что после развода он остался практически бездомным.
Я был самым привязанным к дому из всех мужчин. Когда умерла моя мать, я оказался один в трехкомнатной квартире. В ней я пережил множество мытарств в 80-е годы и в начале 90-х годов. С 1994 года я, также как мои брат и отец, переехал жить к своей жене, где живу до сих пор.
В 1996 году, путём весьма замысловатого обмена через куплю-продажу я обменял свою чертановскую квартиру в новый микрорайон Митино, что находится на северо-западе столицы.
Похоже, что проблемы родового жлобинского дома и его последующего опустошения, перекочевали в Москву и отразились на наших квартирах. Мужчины не были полноценными хозяевами домов где они жили. Еще более-менее было уютно на В. Красносельской. Но Чертаново, особенно после смерти моей матери, стало каким-то неуютным жильём для всех, а в последующие годы стало яблоком раздора между нами. Мы понимали, что эту квартиру надо как-то поделить на всех, и всем разъехаться по своим углам. В результате мы не смогли это сделать. Квартира не двигалась, не разбивалась и не делилась. Хотя было потрачено много сил, и мы много лет занимались обменом жилья. В результате отец с братом поругались из-за квартирного вопроса, и порвали отношения.
Чертановская квартира была прибежищем многих моих знакомых. Часто люди приходили туда когда было некуда идти, и оставались на очень длительные сроки. Там постоянно останавливались мои многочисленные знакомые из всех городов и весей нашей страны. В квартире проводились концерты и сейшены разных музыкантов, проводились квартирники бардов. 1983 году там давал первый концерт в Москве Александр Розенбаум. Квартиру посещали удивительные люди. Вполне можно было бы повесить несколько мемориальных, памятных досок на входе в подъезд.
Номер моей квартиры был 570. Один раз кто-то из моих друзей подшутил, и затёр цифру «7». Получилась квартира «50», с намеком на нехорошую квартиру на Бол. Садовой в доме 302-бис.
После меня в квартире поселился священник Феодосий Феодосьич с женой и тремя детьми. Он мне еще долго потом звонил, и говорил, что им всем снятся цветные сны, и в квартире чувствуется элемент некоего присутствия. Не помогал даже обряд освящения жилья. Только через год атмосфера там стала умиротворенной и благостной.
Очень было странное чувство у меня все эти годы, что я не был хозяином квартиры. Что хозяином там был кто-то кого я не знал. Некий дух. В конце концов меня уже стало тошнить от моей квартиры. Я уже воспринимал её как обузу на плечах. Да и сам район и место, где я засветился и ославился на почве алкоголических возлияний, плющило темя и требовало каких-то перемен.
В Митино я не жил ни дня. Год квартира простояла пустая. А потом с 1997 года я стал её активно сдавать. Там была также череда нехороших историй, которые часто происходят со сдающими жильё. Жильцы убегали не заплатив и не закрыв за собой дверь. Жил какой-то странный человек с сейфом, в котором невесть что хранилось. Жила грузинка-аферистка, которую взяли на каких-то тёмных делах. Потом я сдал жилье милой, молодой паре москвичей, а в итоге выяснилось, что там развели настоящий притон. Квартира была набита девицами лёгкого поведения, которые там сидели без паспортов и верхней одежды. Выводили всех присутствующих оттуда с помощью ОМОНа.
Потом там 6 лет жил мой приятель-музыкант Стас Леоненко с семьей. Точней приятелем он стал тогда, когда стал там жить. Он пианист, выпускник московской консерватории, когда увидел у меня в квартире пианино, сразу дал согласие снять квартиру. С ним было весело. В доме собирались шумные компании, с песнями и музыкой. После его отъезда в квартире не осталось никакой мебели. Она была совершенно пустая. Я смог сдать квартиру только гастарбайтерам, которые живут у меня там последние 9 лет. Несмотря на то, что они регулярно платят, количество проблем с квартирой не уменьшилось. И она является моей большой головной болью.
***
Похоже, что дух жлобинского дома перебрался в Москву, и дальше передвигался за нами по всем расположениям наших жилплощадей. Он тянулся за нами словно шлейф, не оставляя нас ни на минуту. Атмосфера царившая в жлобинском доме очень похожа на то что было в наших квартирах во второй половине 20-го века, и в новейшее время. Вполне возможно, что проклятье рода, связано с проклятьем дома.
Ощущение, что ты в доме не хозяин не из приятных. Эти ощущения посещали не только меня, но и моих отца с братом. Этот дух не сродни домовым, он стоит иерархически выше их. Домовые делают свою каждодневную работу, не вмешиваясь в судьбу дома. Этот же дух оказывает прямое влияние на судьбы членов рода.
Когда я уезжал из Чертаново, я неделю разгребал вещи, выносил на помойку ненужный хлам, раздавал книги. Я неделю провёл один в доме, и у меня было ощущение, что я тогда имел встречу с этим духом. Он тоже собирался в дорогу и всячески давал о себе знать. В доме творилось что-то весьма похожее на полтергейст. Это трудно описать словами. К тому же разбереженные чисткой квартиры, домовые, еще подливали масла в огонь.
Жлобинский дом был убежищем большого числа людей, был полон всяких действ, домашних концертов и всякого рода представлений. Таким же был и наш дом на В. Красносельской, где в однокомнатной квартире постоянно кто-то гостил месяцами, и постоянно организовывались домашние концерты. И чертановский дом, и митинский, были таким же по духу.
Вся атмосфера наших домов сродни укладу жизни цыганского табора, который кочует, поёт песни, и всё делает под пристальным наблюдением духа определенного цыганского рода. У цыган нет души народа, но зато сильны души определенных родов. Все члены этого рода внутренне подчинены этому духу и старейшинам этого рода. Цыгане сильны своим суггестивным, животным ясновидением, но живут не в «Я», а находятся в сильном подчинении духа рода. Может отсюда такие проблемы с самоидентификацией у мужчин.
Может в этом кроется и родовая тайна, в том, что в нас течёт цыганская кровь. И если бы мы были чистокровными цыганами, то было бы всё намного яснее. Но в нашем случае, мы всё же сильно связаны со славянским этносом, но при этом не изжили в себе цыганский импульс. Один из участников нашей группы по исследованию нашего рода, Аркадий, выдвинул версию, что мой прадед был подкидышем из цыганской семьи, которого приютили Христа рада, и воспитали в семье моего прапрадеда-белоруса. Жлобин тогда был наводнён цыганами, и сейчас их там много. Да, многие из нас похожи внешне на цыган.
Если учесть что цыгане уже несут на себе печать проклятия, то тогда всё легко объясняется. Но всё же есть ощущение, что здесь есть еще нечто, чего мы пока не знаем.
